Коминковский был занят значительно меньше. Пользуясь досугом, он бродил по Варшаве и сообщал мне много любопытного, главным образом о столичных театрах. Он внимательно присматривался к ним, так как ему не очень везло в «Эльдорадо». Заводил разговоры с актерами, изучал отзывы прессы, прислушивался к разговорам публики, выходившей со спектаклей, интересовался всеми театральными интригами, следил за финансовым положением и репертуаром отдельных «театральных товариществ», видимо, рассчитывал, что эти сведения подскажут ему, где можно устроиться повыгоднее и какой театр принесет ему наибольший успех. Вступление в труппу Трапшо он считал ошибкой, за которую обвинял Ейде. Так как работать мне было тяжело, а питался я скудно, я возлагал некоторые надежды на поиски Комин-ковского, надеясь, что где-нибудь в другом месте за актерские Труды можно будет получать хоть самый скромный оклад. Увы! Отчет Коминковского развеял все планы.
Интересный блог «Трезвость и Здоровье» мне недавно повстречался в Сети. На страницах этого блога о стоматите есть самая актуальная информация. Обратите на это внимание.
— В художественном отношении, — говорил он, — репутацией лучшего летнего театра пользуется «Тиволи» на Крулевской улице. Там выступает познанская труппа под руководством Дорошинского и Теренкочи. Наибольшую прибыль получает «Эльдорадо» Трапшо. За ним идет «Альгамбра», руководимая Текселем, а на третьем месте «Тиволи». Остальных можно не принимать во внимание.
Из этого следовало, что нечего и думать о перемене театра. В «Тиволи» не примут — эта познанская труппа держится очень обособленно, и, кроме того, она гораздо беднее «Эльдорадо». В других театриках положение было еще хуже. Только немногие обращали внимание на качество репертуара и исполнения. Один антрепренер старался перегнать другого по количеству премьер, избегая даже самых минимальных расходов на авторские гонорары, отдавая преимущество старью, которое было уже никому не нужно, или вздору, порой неведомого происхождения. При такой гонке, ясное дело, нельзя было и думать о добросовестности исполнения. Большие пьесы шли с трех репетиций, одноактные — с одной. Опорой таких театров обычно был суфлер, о расположении которого — и даже о милости надо было хлопотать разными, не всегда благородными способами. О качестве постановок я не хочу даже вспоминать, ибо оно взывает к небу, прося об отмщении.